Новости
16.05.2017
В зале заседаний библиотеки имени Горького собрались более 50 человек: архивисты Москвы, Челябинска, Горно-Алтайска, сотрудники пермских музеев и библиотек, студенты и преподаватели ВУЗов, представители региональных органов исполнительных власти – агентства по делам архивов и аппарата уполномоченного по правам человека.
Среди участников круглого стола был режиссёр Александр Сокуров, приехавший в Пермь по приглашению Мемориального комплекса. К этому времени Александр Николаевич уже успел побывать в Кучино и представить в киносалоне «Премьер» свою картину «Фауст».
Открывая мероприятие, модератор круглого стола – научный руководитель Мемориального комплекса Юлия Кантор, зачитала письмо советника Президента Российской Федерации Михаила Федотова, адресованное организаторам и участникам «Архивно-следственных дел...»
Работа круглого стола началась с доклада «Казусы с архивными следственными делами обэриутов». Автор – профессор Страсбургского университета Михаил Мейлах, более полувека посвятивший исследованию творчества Даниила Хармса и Александра Введенского уточнил, что впервые увидел уникальные документы при парадоксальных обстоятельствах.
«В 1983 году я был арестован по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде (за хранение и распространение тамиздата «антисоветчик» Мейлах получил 7 лет лагерей и 5 лет ссылки - максимум, предусмотренный 70-ой статьёй УК РСФСР. Срок отбывал в пермских лагерях). Когда я знакомился со своим делом – это входит в официальную процедуру, то с изумлением обнаружил, что к нему приобщены не очень обширные выписки из материалов следствия обэриутов 31-го года. Я не поверил своим глазам. Таким было первое знакомство с делами Введенского и Хармса».
Репрессивные меры к представителям Объединения Реального Искусства применялись дважды: дело 1931-го года - Хармсу и Введенскому инкриминировалась подрывная деятельность в области детской литературы - обернулось высылкой писателей в Курск. В начале Великой Отечественной войны их арестовали вторично - за распространение пораженческих слухов. В феврале 1942 года Даниил Хармс умер в больнице «Крестов». Александра Введенского этапировали в Казань, но до города он не добрался - несколько лет назад сотрудники «Мемориала» обнародовали документы, подтверждающие, что писатель скончался в дороге. Дела Хармса и Введенского оставались закрытыми даже в перестроечные годы. Первым исследователем, которому выдали архивные документы, стал Матвей Янкелевич. Внук Елены Боннэр и Андрея Сахарова умудрился получить нужные материалы, оформив запрос в дни августовского путча. Он зачитал их вслух, переведя в формат магнитофонной записи; позже распространил её среди знакомых. Именно эта - звуковая - версия стала первым открытым источником, содержащим подробности дела репрессированных обэриутов. «Эти писатели сочиняли абсурдную поэзию, дела их абсурдны и знакомство с ними тоже происходило абсолютно абсурдно» - этой фразой Михаил Борисович завершил свой доклад.
О деталях расследования преступления вековой давности рассказала ещё одна участница круглого стола - Ирина Карпенко. В докладе учёного секретаря Государственного музея истории Санкт-Петербурга речь шла о захоронении, обнаруженном на территории Петропавловской крепости в 2009 году – именно тогда здесь нашли первый могильник с останками 16 человек.
За желанием узнать: кем были эти люди и почему их казнили, последовали годы кропотливой работы. Благодаря постреволюционной прессе (в двух газетах была опубликована статья о том, что 13 декабря 1918 года в Петрограде расстреляли 16 человек, обвинённых в организации белогвардейского заговора) и материалам следственных дел, хранящимся в местном архиве ФСБ, музейщикам удалось восстановить имена погибших на Заячьем острове. Выяснили и имя человека, с которым были связаны все фигуранты расстрельного списка. Его звали Павел Плен. Степень близости этого офицера, действительно причастного к организации белогвардейского заговора, и людей, чьи фамилии хранили следственные дела, была различной. Врач Ковалевский, к примеру, служил с опальным военным. Вера Шульгина содержала кафе, в котором обедал Плен. А вина 21-летнего князя Владимира Туманова сводилась к тому, что во время ареста он оказался в квартире дяди, который был знаком с заговорщиком.
Следующим этапом стал поиск фотографий - в материалах следственных дел их не было. Историки исследовали массу источников: военно-морской архив, книги, частные коллекции (фотография контр-адмирала Михаила Весёлкина, к примеру, нашлась у питерского энтузиаста, собиравшего биографические данные об участниках балканской экспедиции 1910 года).
Ирина Карпенко отметила, что ключевой деталью «опознавательной операции» стало письмо, написанное когда-то Александром Рыковым (фамилия значилась в списке расстрелянных) и хранившееся в семье его внука - Николая Крылова.
«Раньше, отправляя письма, люди заклеивали конверт, смазывали его слюной. Получив образец, криминалисты выделили генетический материал из костей и сделали сравнение. Совпадение - 94 процента. … Так мы сумели идентифицировать первого человека. Александр Николаевич Рыков – герой русско-японской войны, оборонявший Порт-Артур. Всю жизнь прослужил на флоте, ни в каких политических движениях не участвовал. Был арестован по территориальному, я бы сказала, признаку - просто жил на даче недалеко от того самого Павла Михайловича Плена. В 2011 мы похоронили его в Петербурге, в семейной усыпальнице Рыковых на Новодевичьем кладбище».
5 мая, благодаря очередной прогрессивной технологии, предполагающей сравнение фотографии человека и облика, реконструированного с помощью специального сканера, экспертам удалось идентифицировать ещё одного фигуранта декабрьского дела 1918 года – Юрия Андреевича Битулинского.
В ходе доклада Ирина Карпенко подчеркнула: каких-либо документов, подтверждающих, что Петропавловская крепость была местом массовых расстрелов, нет до сих пор. Есть только …11 захоронений. И останки 190 человек.
«Без суда и следствия…» Выставку Государственного музея истории Санкт-Петербурга сегодня могут увидеть и посетители Мемориального комплекса политических репрессий. Она стала частью проекта «Общенациональное место памяти», объединившего 14 музеев из разных регионов России.
Историк Борис Ковалёв уже бывал в Перми – его доклад «Триколор на нарах. Испанские военнопленные и интернированные в советских лагерях» смогли оценить участники всероссийской научно-практической конференции «ГУЛАГ: эхо войны и эхо Победы», прошедшей в Кучино минувшей осенью. На этот раз Борис Николаевич говорил о категориях свидетелей военных преступлений.
В ходе круглого стола прозвучали доклады пермских историков. Анна Колдушко анализировала материалы, связанные с «немецкой» операцией периода Большого террора (база данных репрессированных Прикамья хранит сведения о более чем 500 немцах, арестованных в 1937–38 годах). А Михаил Нечаев в качестве источника по изучению православной церкви 20-х – 30-х годов использовал следственные дела священников, репрессированных в этот период.
Основой доклада «Троцкие: семейный портрет в интерьере Лубянки», подготовленного научным руководителем Мемориального комплекса Юлией Кантор, стали материалы Центрального архива ФСБ России. В нём упоминались детали расстрельных дел первой супруги Троцкого Александры Соколовской и его сына от второго брака – Сергея Седова.
Мемориальный комплекс политических репрессий представил и заведующий научно-методическим отделом Сергей Шевырин.
«Часть экспозиционно-выставочной работы нашего музея, по понятным причинам, связана с архивно-следственными делами. Пример их использования - давняя выставка «Прикамье. Репрессии. 1930-е – 1950-е годы». Особенность этой передвижки в том, что один из её стендов был, скажем так, резервным. Отправляя выставку в Краснокамск, мы подбирали материал о репрессированных жителях этого города. И так – для каждого населённого пункта, в котором она побывала. Получилась адресная история».
Сергей Андреевич напомнил также о прошлогоднем «Долгом возвращении» - выставке, посвящённой принятому четверть века назад закону о реабилитации жертв политических репрессий и рассказывающей, помимо прочего, о процессе адаптации бывших узников ГУЛАГа к свободной жизни. Во время работы над этим проектом музейщики изучили около 40 дел, хранящихся в Пермском государственном архиве новейшей истории.
Ещё одним примером использования материалов следствия стала выставка «Вещдок», открытие которой прошло 10 мая. Выписки из протоколов допроса, обвинительные заключения, приговоры, фотографии и анкеты арестованных дополнены различными вещественными доказательствами: от разорванного портрета Председателя Совета Народных Комиссаров Вячеслава Молотова до антисоветских листовок.
Один из экспонатов «Вещдока» - хранящееся в архиве письмо инженера-геодезиста Василия Лаищева. «Добрые люди», к которым автор послания обращался с просьбой передать уникальную вышивку в указанное место, снесли её следователю. Виталий Лаищев – именно ему было адресовано это письмо - впервые увидел «вещественное доказательство» спустя десятилетия, изучая в 90-х архивное дело отца…
От Троцкого до Хармса
От Троцкого до Хармса. Варианты использования архивно-следственных дел в музейной и образовательной практике обсудили участники круглого стола, организованного Мемориальным комплексом политических репрессий. Он прошёл в рамках IV межрегиональной научно-практической конференции «Партийные архивы. Прошлое и настоящее, перспективы развития».В зале заседаний библиотеки имени Горького собрались более 50 человек: архивисты Москвы, Челябинска, Горно-Алтайска, сотрудники пермских музеев и библиотек, студенты и преподаватели ВУЗов, представители региональных органов исполнительных власти – агентства по делам архивов и аппарата уполномоченного по правам человека.
Среди участников круглого стола был режиссёр Александр Сокуров, приехавший в Пермь по приглашению Мемориального комплекса. К этому времени Александр Николаевич уже успел побывать в Кучино и представить в киносалоне «Премьер» свою картину «Фауст».
Открывая мероприятие, модератор круглого стола – научный руководитель Мемориального комплекса Юлия Кантор, зачитала письмо советника Президента Российской Федерации Михаила Федотова, адресованное организаторам и участникам «Архивно-следственных дел...»
Работа круглого стола началась с доклада «Казусы с архивными следственными делами обэриутов». Автор – профессор Страсбургского университета Михаил Мейлах, более полувека посвятивший исследованию творчества Даниила Хармса и Александра Введенского уточнил, что впервые увидел уникальные документы при парадоксальных обстоятельствах.
«В 1983 году я был арестован по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде (за хранение и распространение тамиздата «антисоветчик» Мейлах получил 7 лет лагерей и 5 лет ссылки - максимум, предусмотренный 70-ой статьёй УК РСФСР. Срок отбывал в пермских лагерях). Когда я знакомился со своим делом – это входит в официальную процедуру, то с изумлением обнаружил, что к нему приобщены не очень обширные выписки из материалов следствия обэриутов 31-го года. Я не поверил своим глазам. Таким было первое знакомство с делами Введенского и Хармса».
Репрессивные меры к представителям Объединения Реального Искусства применялись дважды: дело 1931-го года - Хармсу и Введенскому инкриминировалась подрывная деятельность в области детской литературы - обернулось высылкой писателей в Курск. В начале Великой Отечественной войны их арестовали вторично - за распространение пораженческих слухов. В феврале 1942 года Даниил Хармс умер в больнице «Крестов». Александра Введенского этапировали в Казань, но до города он не добрался - несколько лет назад сотрудники «Мемориала» обнародовали документы, подтверждающие, что писатель скончался в дороге. Дела Хармса и Введенского оставались закрытыми даже в перестроечные годы. Первым исследователем, которому выдали архивные документы, стал Матвей Янкелевич. Внук Елены Боннэр и Андрея Сахарова умудрился получить нужные материалы, оформив запрос в дни августовского путча. Он зачитал их вслух, переведя в формат магнитофонной записи; позже распространил её среди знакомых. Именно эта - звуковая - версия стала первым открытым источником, содержащим подробности дела репрессированных обэриутов. «Эти писатели сочиняли абсурдную поэзию, дела их абсурдны и знакомство с ними тоже происходило абсолютно абсурдно» - этой фразой Михаил Борисович завершил свой доклад.
О деталях расследования преступления вековой давности рассказала ещё одна участница круглого стола - Ирина Карпенко. В докладе учёного секретаря Государственного музея истории Санкт-Петербурга речь шла о захоронении, обнаруженном на территории Петропавловской крепости в 2009 году – именно тогда здесь нашли первый могильник с останками 16 человек.
За желанием узнать: кем были эти люди и почему их казнили, последовали годы кропотливой работы. Благодаря постреволюционной прессе (в двух газетах была опубликована статья о том, что 13 декабря 1918 года в Петрограде расстреляли 16 человек, обвинённых в организации белогвардейского заговора) и материалам следственных дел, хранящимся в местном архиве ФСБ, музейщикам удалось восстановить имена погибших на Заячьем острове. Выяснили и имя человека, с которым были связаны все фигуранты расстрельного списка. Его звали Павел Плен. Степень близости этого офицера, действительно причастного к организации белогвардейского заговора, и людей, чьи фамилии хранили следственные дела, была различной. Врач Ковалевский, к примеру, служил с опальным военным. Вера Шульгина содержала кафе, в котором обедал Плен. А вина 21-летнего князя Владимира Туманова сводилась к тому, что во время ареста он оказался в квартире дяди, который был знаком с заговорщиком.
Следующим этапом стал поиск фотографий - в материалах следственных дел их не было. Историки исследовали массу источников: военно-морской архив, книги, частные коллекции (фотография контр-адмирала Михаила Весёлкина, к примеру, нашлась у питерского энтузиаста, собиравшего биографические данные об участниках балканской экспедиции 1910 года).
Ирина Карпенко отметила, что ключевой деталью «опознавательной операции» стало письмо, написанное когда-то Александром Рыковым (фамилия значилась в списке расстрелянных) и хранившееся в семье его внука - Николая Крылова.
«Раньше, отправляя письма, люди заклеивали конверт, смазывали его слюной. Получив образец, криминалисты выделили генетический материал из костей и сделали сравнение. Совпадение - 94 процента. … Так мы сумели идентифицировать первого человека. Александр Николаевич Рыков – герой русско-японской войны, оборонявший Порт-Артур. Всю жизнь прослужил на флоте, ни в каких политических движениях не участвовал. Был арестован по территориальному, я бы сказала, признаку - просто жил на даче недалеко от того самого Павла Михайловича Плена. В 2011 мы похоронили его в Петербурге, в семейной усыпальнице Рыковых на Новодевичьем кладбище».
5 мая, благодаря очередной прогрессивной технологии, предполагающей сравнение фотографии человека и облика, реконструированного с помощью специального сканера, экспертам удалось идентифицировать ещё одного фигуранта декабрьского дела 1918 года – Юрия Андреевича Битулинского.
В ходе доклада Ирина Карпенко подчеркнула: каких-либо документов, подтверждающих, что Петропавловская крепость была местом массовых расстрелов, нет до сих пор. Есть только …11 захоронений. И останки 190 человек.
«Без суда и следствия…» Выставку Государственного музея истории Санкт-Петербурга сегодня могут увидеть и посетители Мемориального комплекса политических репрессий. Она стала частью проекта «Общенациональное место памяти», объединившего 14 музеев из разных регионов России.
Историк Борис Ковалёв уже бывал в Перми – его доклад «Триколор на нарах. Испанские военнопленные и интернированные в советских лагерях» смогли оценить участники всероссийской научно-практической конференции «ГУЛАГ: эхо войны и эхо Победы», прошедшей в Кучино минувшей осенью. На этот раз Борис Николаевич говорил о категориях свидетелей военных преступлений.
В ходе круглого стола прозвучали доклады пермских историков. Анна Колдушко анализировала материалы, связанные с «немецкой» операцией периода Большого террора (база данных репрессированных Прикамья хранит сведения о более чем 500 немцах, арестованных в 1937–38 годах). А Михаил Нечаев в качестве источника по изучению православной церкви 20-х – 30-х годов использовал следственные дела священников, репрессированных в этот период.
Основой доклада «Троцкие: семейный портрет в интерьере Лубянки», подготовленного научным руководителем Мемориального комплекса Юлией Кантор, стали материалы Центрального архива ФСБ России. В нём упоминались детали расстрельных дел первой супруги Троцкого Александры Соколовской и его сына от второго брака – Сергея Седова.
Мемориальный комплекс политических репрессий представил и заведующий научно-методическим отделом Сергей Шевырин.
«Часть экспозиционно-выставочной работы нашего музея, по понятным причинам, связана с архивно-следственными делами. Пример их использования - давняя выставка «Прикамье. Репрессии. 1930-е – 1950-е годы». Особенность этой передвижки в том, что один из её стендов был, скажем так, резервным. Отправляя выставку в Краснокамск, мы подбирали материал о репрессированных жителях этого города. И так – для каждого населённого пункта, в котором она побывала. Получилась адресная история».
Сергей Андреевич напомнил также о прошлогоднем «Долгом возвращении» - выставке, посвящённой принятому четверть века назад закону о реабилитации жертв политических репрессий и рассказывающей, помимо прочего, о процессе адаптации бывших узников ГУЛАГа к свободной жизни. Во время работы над этим проектом музейщики изучили около 40 дел, хранящихся в Пермском государственном архиве новейшей истории.
Ещё одним примером использования материалов следствия стала выставка «Вещдок», открытие которой прошло 10 мая. Выписки из протоколов допроса, обвинительные заключения, приговоры, фотографии и анкеты арестованных дополнены различными вещественными доказательствами: от разорванного портрета Председателя Совета Народных Комиссаров Вячеслава Молотова до антисоветских листовок.
Один из экспонатов «Вещдока» - хранящееся в архиве письмо инженера-геодезиста Василия Лаищева. «Добрые люди», к которым автор послания обращался с просьбой передать уникальную вышивку в указанное место, снесли её следователю. Виталий Лаищев – именно ему было адресовано это письмо - впервые увидел «вещественное доказательство» спустя десятилетия, изучая в 90-х архивное дело отца…